Перечитываю Панкееву. Захотелось вот. И вообще, я это не в последний раз делаю - особенно, если все же куплю бумажные книги в таких красивых зеленых обложках...
Почему этот цикл такой интересный и почему мне он так нравится, писала, вроде бы, неоднократно. Разве что не люблю я писанину про любовь, и любовные сюжетные линии прочитываю вскользь. Но есть тут такой замечательный абзац...
АбзацМожет быть, это действительно безумие – в пять утра нестись галопом в поле за цветами только затем, чтобы сделать приятное даме. Может быть, это еще и глупо к тому же, ведь Ольга всегда относилась к цветам более чем спокойно и, когда Кантор приносил ей цветы, радовалась на самом деле не им, а просто его приходу. И трижды безумие – ради ромашек садиться на коня с больной спиной и ломиться небо знает куда, в какую-то глухомань, где в случае чего и помочь некому. Да и сам он ничуть не лучше, помчался, в чем был, то есть полуголым, хоть и не холодно, ведь грязным приедет, словно в пыли валялся. И, что смешнее всего, без оружия! Полнейшее безумие, кто бы спорил. Но разве можно разумом понять и измерить тот неземной восторг, что окрыляет влюбленных и толкает на самые невероятные глупости? Разве подчиняются логике душевные порывы, налетающие внезапно, как шквальный ветер, и не оставляющие времени на обдумывание и осмысление? Да и демоны с ней, с этой одеждой, с этим оружием, с этой спиной, будь она неладна, разве можно сравнить все эти мелочи со сладким безумием вдохновения! Разве стоят они одной улыбки несравненной Азиль или восторженного визга Ольги!
Солнце, уже выползшее из-за далеких деревьев, делало мир светлым и ясным, чистый упругий ветер бил в лицо, относя назад дорожную пыль, ровно и четко стучали копыта, и в их мерном ритме Кантору вдруг почудился перестук барабана. Почти так же, как тогда в гостиной – барабан и труба, четыре шестнадцатых с затакта и четверть… Ар-мажор…
«Я свихнулся окончательно…», - испуганно подумал Кантор, и опять, как и в прошлый раз, музыка мелькнула и исчезла. Только дорога, солнце и ветер. И друг Элмар на полкорпуса впереди, монументальный, как памятник, на своем королевском жеребце, и такой же свихнувшийся, как и сам товарищ Кантор.
Ромашки они нашли только через полчаса, поскольку все ближние поля были уже ободраны еще с вечера такими же придурками, как они, или безденежными ребятами, которым не на что было купить цветов перед праздником. Но все же нашли. Элмар резко осадил коня, чуть не свалив его при этом, одним махом выпрыгнул из седла и сломя голову помчался к вожделенным растениям, радостно вопя на бегу:
- Смотри, тут еще и колокольчики!
Кантор неторопливо спешился и последовал за ним, наблюдая, как герой падает на одно колено и принимается собирать ромашки. Он шел, не спеша, во-первых, потому, что быстро ходить еще не мог, а во-вторых, спешить было некуда, колокольчики не убегут, шел, и думал, что они действительно выглядят со стороны, как два психа. Но что-то теплое и доброе согревало сердце при виде того, с какой нежностью и трепетом прикасается к хрупким цветам медвежья лапа принца-бастарда, способная одним движением свернуть шею любому противнику, как сияют его глаза и какая чистая, детская улыбка озаряет лицо сурового воина.
«Да, мы чокнутые, ненормальные, и больные на всю голову, - думал Кантор, - И это замечательно!»
Это такая милая и трогательная картина, что мой скептицизм и асимпатия к любовной лирике дружно идут лесом...